Наклонения ведийского языка

Разница в использовании наклонений — это одно из ключевых различий между санскритом и ведийским языком. Если вы уже научились читать в оригинале тексты уровня Махабхараты, то для перехода к чтению ведийских текстов необходимо разобраться в системе наклонений ведийского языка. Она описана в работе Татьяны Яковлевны Елизаренковой «Грамматика Ведийского языка», откуда и взят нижеприведённый текст. Всю работу вы можете скачать здесь: Елизаренкова Т.Я. «Грамматика Ведийского языка» Москва, 1982.

Индикатив представлен наиболее обширной системой форм, включающей все возможные в ведийском языке видо-временные противопоставления. Действие трактуется как реальное, безусловно происходящее в настоящем, прошедшем и будущем. Вот некоторые примеры:

eṣá… sómaḥ punānó arṣati (IX, 28,6) ‘Этот Сома течёт, очищаясь’

áhann áhim ánv apás tatarda | prá vakṣáṇā abʰinat párvatānām (I, 32, 1) ‘Он убил дракона, он просверлил отверстия для рек, он рассёк чресла гор’

glaúr itáḥ prá patisyati | sá galuntó naśiṣyati (AB, VI, 83,3) ‘Нарост улетит отсюда прочь. Он исчезнет из горла’.

 

Формы косвенных наклонений образуются от временных основ изъявительного наклонения. Особенность ведийского языка состоит в том, что они образуются не только от основы презенса, хотя от неё по преимуществу, но также и от других основ: аориста и перфекта. Никакой разницы в значении между формами одного наклонения от разных временных основ нет, например:

yóktrāṇi muñcata (III, 33,13) ‘Отпустите постромки!’

evā́smád agne ví mumugdʰi pā́śān (V, 2,7) ‘Так распусти с нас петли, о Агни!’

té na āsnó vŕ̥kāṇām ā́dityāso mumócata (VIII, 67,14)      ‘О Адитьи, освободите нас из пасти волков!’ (от глагола muc— ‘отпускать’, ‘освобождать’)

Обращает на себя внимание та особенность, что формы косвенных наклонений почти не встречаются от основы футурума. Дело не только в том, что футурум редок в ранневедийском языке (РВ), но также и в том, что он является в отличие oт настоящего и прошедших времен полумодальной формой.

 

Императив образуется от временной основы и характеризуется особым типом чередования гласных (у тех глаголов, которым оно свойственно) и особыми окончаниями в некоторых формах, а именно: 2,3 sg., 3 pl. Его парадигма неполная: в 1-м лице её восполняют соответствующие формы сослагательного наклонения.

Инвариантное значение императива в текстах реализуется прежде всего как выражение приказа, побуждения, просьбы, пожелания. Эти значения наиболее отчётливо прослеживаются во 2-м лице. Вот некоторые примеры:

sá tváṃ víprāya dāśúṣe rayíṃ dehi sahasríṇam | ágne vīrávatīm íṣam (VIII, 43,15) ‘Дай ты искусному в речах почитателю тысячное богатство, о Агни, подкрепление, состоящее из героев!’

ayáṃ hótā pratʰamáḥ | páśyatemám (VI, 9,4) ‘Вот первый хотар — взгляните на него!’.

К императиву непосредственно примыкают по значению изолированные, непарадигматические формы 2 sg. с окончанием презенса —si, например:

ā́ deva devā́n yajátʰāya vakṣi | sákʰā sákʰīn sumánā yakṣy agne (III, 4,1) ‘Привези, о бог, богов на жертвоприношение! Как друг благожелательный почитай друзей, о Агни!’.

Императив не встречается обычно с отрицаниями и очень мало употребителен в придаточных предложениях (в отличие от субъюнктива, являющегося типичным косвенным наклонением придаточных предложений).

 

Оптатив образуется от временной основы с помощью характерного суффикса — —уā́-/-ī-, чередующегося там, где это предусмотрено типом глагольной основы, и выступающего в виде неизменной формы —ī— у неизменяемых основ. Кроме того, существует разновидность оптатива, образуемого только от одного из типов основ прошедшего времени — сигматического аориста, а именно, так называемый прекатив, или бенедиктив, который характеризуется суффиксом -уā́s-/-īṣ— (т. е. суффикс оптатива + —s— — показатель аориста) и который ограничивается исключительно выражением желания.

Главное инвариантное значение оптатива реализуется в виде выражения желания. Именно в этом значении он большей частью употребляется в самостоятельных предложениях. Как отмечалось исследователями, в разных грамматических лицах оптативу могут быть свойственны особые дополнительные оттенки желания: желание, касающееся говорящего, в 1-м лице, просьба или пожелание во 2-м лице, оттенок возможности, эвентуальности в 3-м лице. Вот некоторые примеры:

tváyā vā́jaṃ vājayánto jayemābʰí ṣyāma pr̥tsutī́r mártyānām (V, 4, 1) ‘С тобою да завоюем мы добычу как добытчики, да устоим мы против нападений смертных’

ā́ no vavr̥tyāḥ suvitā́ya deva (I, 173,13) ‘Пусть повернёшь ты нас к благополучию, о бог!’, ádʰā śáyīta nírr̥ter upástʰé | ‘dʰainaṃ vŕ̥kā rabʰasā́so adyúḥ (X, 95,14)         ‘Что если он найдёт покой в лоне небытия? Что если его сожрут лютые волки?’.

В предложениях, выражающих условие, оптатив иногда может приобретать вызванное контекстом значение нереализуемого действия, причём условие может и подразумеваться, например:

rā́trībʰir asmā áhabʰir daśasyet | sū́ryasya cákṣur múhur ún mimīyāt (X, 10,9) ‘Ночами и днями она услаждала бы его. В (один) миг обманула бы глаз солнца’ (но он против этого).

 

В дальнейшем развитии языка это значение (видимо, как наиболее периферийное по отношению к инвариантному значению) отходит к другому наклонению — кондиционалису. Тот единственный пример кондиционалиса, который засвидетельствован в РВ, выражает скорее будущее действие, связанное с прошлым, а не ирреальное: yó vr̥trā́ya sínam átrā́bʰariṣyat | prá táṃ jánitrī vidúṣa uvāca (II, 30,2) ‘Родительница предсказала знающему того, кто принёс бы Вритре расплату за это’. Оптатив редко употребляется в придаточных предложениях в отличие от субъюнктива.

 

Субъюнктив образуется от временной основы и характеризуется суффиксом основы — тематическим гласным, способностью соединяться в пределах одного залога с двумя сериями личных окончаний (а не с одной, как это свойственно любой временной основе), причём некоторые из них имеют «утяжелённые» варианты, специфичные для данного наклонения.

Инвариантное значение субъюнктива как наклонения реализуется в выражении различных оттенков модальности: возможности, вероятности, желательности, долженствования, проблематичности действия с явной или — чаще — имплицитной зависимостью от каких-то других обстоятельств. Вот некоторые примеры:

púnar éhi vr̥ṣākape | suvitā́ kalpayāvahai (X, 86, 21) ‘Возвращайся снова, Вришакапи,— мы хорошо поладим!’

kaniṣṭhikā́ са tíṣṭhati | tíṣṭhād íd dhamánir mahī́ (AB, I, 17,2) ‘Когда останавливается самая младшая, непременно остановится и великий сосуд’

prá nú vocā sutéṣu vāṃ vīryā̀ … (VI, 59,1) ‘Хочу я сейчас у выжатых (струй сомы) провозгласить ваши героические деяния’ и др.

Субъюнктив нередко употребляется при вопросе и с отрицанием na, например:

apā́ṃ nápād āśuhémā kuvít | sá supéśasas karati jóṣiṣad dʰí (II, 35,1) ‘Апам Напат, погонщик коней, украсит ли их — ведь он будет радоваться (им)’ (или ‘Конечно, Апам Напат, погонщик коней, их украсит — ведь он будет радоваться’)

kím abʰúg vadāsi (X, 95,11) ‘Что же ты попусту говоришь?’

só cin nú ná marāti | nó vayám marāmāré | asya yójanaṃ hariṣṭʰā́ | mádʰu tvā madʰulā́ cakāra (I, 191,10) ‘И он, конечно, не умрёт (от яда), и мы тоже не умрём: ездящий на золотых конях устранил его действие, сладкое (растение) сделало тебя мёдом’ и др.

В этом употреблении также проявляется условное и неавтономное модальное значение субъюнктива.

Субъюнктив является основным наклонением, употребляющимся в придаточных предложениях в ведийском языке, и в этом заключается его главное синтаксическое отличие от императива, который никогда в них не употребляется, и оптатива, который употребляется редко. Вот некоторые примеры:

yáṃ jīvám aśnávāmahai | ná sá riṣyāti pū́ruṣaḥ (X, 97,17) ‘Если мы живого застанем, не должен пострадать этот человек’

…evá ní hanmi te máno | yáthā mā́ṃ kāmínyaso | yáthā mán nā́pagā ā́saḥ (AB, VI, 8,2) ‘…так и я прибиваю мысль твою — чтобы стала ты меня любящей, чтоб не стала ты избегать меня!’ и др.

Наиболее частым и наименее модальным значением субъюнктива является выражение будущего времени. Можно сказать, что в РВ — это нормальный способ выражения будущего времени, поскольку футурум редок, в АВ же соотношение меняется в пользу футурума, но субъюнктив по-прежнему не утрачивает этой функции. Вот некоторые примеры:

bahū́ni me ákr̥tā kártvāni | yúdʰyai tvena sáṃ tvena pr̥cʰai (IV, 18, 2) ‘Я должен совершить многие не совершённые (ещё деяния). Я буду (или хочу) биться с одним, договариваться с другим’

sá te śátrū́n ádharān pādayāti (AB, X, 3,3) ‘Он повергнет ниц твоих врагов’ и др.

Благодаря столь широкому кругу значений и отсутствию ограничений на употребление в простых или сложных предложениях субъюнктив в ранневедийский период гораздо употребительнее, чем оптатив.

 

Различаясь по совокупности инвариантных значений, все три косвенных наклонения могут быть очень близки друг другу в каком-нибудь одном значении вплоть до синонимичного употребления. Ср., например, при выражении желания или пожелания:

śám agnír agníbʰiḥ karac | cʰáṃ nas tapatu sū́ryaḥ  (VIII, 18, 9) ‘Счастье пусть создаст [subj.] Агни со (многими) Агни, счастье пусть воссветит [iv.] Сурья…’

asmā́kam astu kévalaḥ (I, 70, 10) ‘Да будет [iv.] он (Индра) только нашим!’

asmā́kāsad índro vájrahastaḥ (I, 173, 10) ‘Да будет (subj.) нашим Индра, с дубиной в руке!’

ā́ no deváḥ savitā́ … jagamyāt (VI, 50, 8) ‘Да придёт [opt.] к нам бог Савитар!’

ā́ vo gachāti… vásiṣṭhaḥ (VIII, 33, 14) ‘Да придёт [subj.] к вам Васиштха’.

 

Инъюнктив структурно и семантически выпадает из системы наклонений. Он не противостоит индикативу по какому-либо формальному признаку, не имея ни характерного суффикса, ни особой флексии. Фактически инъюнктив можно характеризовать только негативно: это основа презенса или аориста индикатива без аугмента (его употребление вообще факультативно), неспособная соединяться с окончаниями первичной серии.

Инъюнктив в ряде случаев трудно отделим от субъюнктива с кратким —а-, и принадлежность конкретных форм к одному или к другому наклонению можно определить, исходя не из структуры данной формы, а из системы противопоставлений всех форм данного глагольного корня.

Столь же неотчётлива семантика инъюнктива. Как было показано в ряде специальных исследований, формы инъюнктива могут выражать очень широкий круг временных и модальных значений. Инъюнктив может в некоторых контекстах выражать действие общего характера, близкое к общему презенсу (но ке к презенсу настоящего момента), например:

víṣṇuṃ stómāsaḥ purudasmám arkā́ | bʰágasyeva kāríṇo yā́mani gman (111, 54, 14) ‘К Вишну идут восхваления, напевы, к многочудесному, как при выезде удачливого героя’

rápad gandʰarvī́r ápyā ca yóṣaṇā | nadásya nādé pári pātu me mánaḥ (X, 11,2) ‘Когда шепчет Гандхарви — водяная дева, пусть защитит она мой дух во время рёва ревущего (Сомы)’ и др.

Инъюнктив может также в определённых контекстах приравниваться по значению к прошедшему времени (опорной является обычно какая-нибудь находящаяся поблизости форма прошедшего времени, снабжённая соответствующими показателями этого времени), например:

yamé iva yátamāne yád aítam | prá vām bʰaran mā́nuṣā devayántaḥ (X, 13,2) ‘Когда вы прибыли [impf.], схожие как два близнеца, люди, стремящиеся к богам, вывели [inj.] вас вперёд’

ádardar útsam ásr̥jo ví kʰā́ni | tvám arṇavā́n badbadʰānā́m̐ aramṇāḥ | mahā́ntam indra párvataṃ ví yád váḥ | sr̥jó ví dʰā́rā áva dānaváṃ han (V, 32, 1) ‘Ты проломил (путь) [impf.] источнику, выпустил течь [impf.] каналы, ты успокоил [impf.] бушующие волны. Когда ты (Индра) раскрыл [inj.] скалу, ты выпустил течь [inj.] потоки. Ты убил [inj.] Данаву’ и др.

Нередко инъюнктив близок по значению к футуруму, иногда с лёгкой модальной окраской, например:

ná nau mántrā ánuditāsa eté | máyas karan páratare canā́han (X, 95, 1) ‘Эти мысли, оставаясь невысказанными, не принесут нам радости даже в самый отдалённый день’

índrasya nú vīryā̀ṇi prá vocaṃ (I, 32, 8) ‘Я провозглашу (или хочу провозгласить) сейчас героические деяния Индры’.

Таким образом, инъюнктив изофункционален различным временам индикатива. Кроме того он широко употребляется в значениях, синонимичных значениям косвенных наклонений. Подобно императиву, инъюнктив может выражать приказ, побуждение, например:

āsú ṣmā ṇo magʰavann indra pr̥tsv | àsmábʰyam máhi várivaḥ sugáṃ kaḥ (VI, 44, 18) ‘В этих сражениях создай нам, о щедрый Индра, великий простор и счастливый путь!’

rákṣo agním aśúṣaṃ tū́rvayāṇaṃ (I, 174, 3) ‘Охраняй, Агни, Ашушу, Турваяну!’ и т. д. В сочетании с отрицательной частицей mā́ инъюнктив выражает запрет, например

mā́ no magʰéva niṣṣapī́ párā dāḥ (I, 104, 5) ‘Не раздай нас, как мот — (свои) богатства!’

ágne sakʰyé mā́ riṣāmā vayáṃ táva (I, 94,1) ‘О Агни, в дружбе с тобой да не потерпим мы вреда!’ и др.

Изофункциональность императива наиболее отчётливо проявляется в формах 2-го лица, в остальных лицах значение инъюнктива часто бывает ближе к оптативу, т. е. инъюнктив выражает желание, пожелание, просьбу, например:

yajñáś ca bʰūd vidátʰe cā́rur ántama (X, 100, 6) ‘И жертва пусть будет приятной, близкой для общины!’

jújoṣann ín marútaḥ suṣṭutíṃ naḥ (VII, 58, 3) ‘Пусть возрадуются Маруты нашей прекрасной хвале!’ и др.

Инъюнктив употребляется иногда синонимично субъюнктиву и имеет в таких случаях слабое значение эвентуальности, сомнения, возможности и пр., например:

púrūravo mā́ mr̥tʰā mā́ prá papto | mā́ tvā vŕ̥kāso áśivāsa u (X, 95, 15) ‘О Пуруравас! Ты не должен ни умереть, ни исчезнуть! Злые волки не должны тебя загрызть!’

kuvín no asyá vácaso nibódʰiṣad (II, 16, 7) ‘Конечно, он обратит внимание на наше слово’ и др.

Покрывая своими значениями значения всей системы времён и наклонений в ведийском языке и тем самым не выражая ни временных, ни модальных различий, инъюнктив противостоит всем этим категориям, вместе взятым. Высказывались соображения о том, что, в отличие от форм, выражающих время и модальность и описывающих действие, инъюнктив лишь упоминает его (меморатив). Согласно другой точке зрения, инъюнктив выражает недифференцированно только связь деятеля с действием в категориях лица и залога, в то время как остальные глагольные формы дифференцируют действие по временам и наклонениям.

Как бы то ни было, уже в РВ инъюнктив является архаизмом, используемым в стилистических целях. Он употребляется часто в повествовании о мифических событиях, в которых различие действий по временам и наклонениям может быть сведено к минимуму. После РВ инъюнктив быстро исчезает и в дальнейшем сохраняется только с одним значением: 2-го лица единственного числа при выражении запрета.

В целом глагольные формы, реализующие разные оттенки косвенной модальности, заметно преобладают в ранневедийском языке над формами индикатива. Это объясняется семантикой такого текста, как РВ, в гимнах которой содержатся многочисленные просьбы к богам, пожелания, проклятия и т.п., а изложение, описание отступает на второй план. Когда же дело доходит до изложения, то описываются преимущественно мифические события, которые в ведийской модели мира имеют общий, вневременной характер (языковое выражение этого — инъюнктив), в связи с чем формы индикатива и здесь играют вспомогательную роль.

В морфологическом плане влияние семантики текста проявляется в том, что у многих глаголов не установлена или установлена весьма неполно парадигма индикатива с его противопоставлением временных основ, чему способствует также неразличение временных противопоставлений между косвенными наклонениями, образованными от разных основ.